Андрей Валерьев - Форпост - 3 [СИ]
Бабы устроили скандал.
Поливать таким чудом доски… это было выше их понимания. Маляренко подумал-подумал, вспомнил о «Васе», его обещаниях и махнул рукой.
— Сливайте.
В результате количество масла уменьшилось вполовину. Почти тонну чистого продукта разлили по маленьким бочонкам, которые Мария Сергеевна толкнула на рынке по совершенно бешеной цене.
Итогом этой зимней операции стало то, что постепенно разгоняемая инфляция пошла на убыль — в казну Ивана вернулись почти триста медяков, а оставшиеся на руках у населения деньги резко подорожали.
— О чём думаешь?
Маша подошла и села рядом. На веранде было свежо, прохладно и вкусно пахло морем.
— О масле. О деньгах. О море. Обо всём.
— Расскажи.
Ваня вздохнул и обнял жену.
— Масло почти закончилось. Мы этим отстоем доски залили, но…
Ни Герд, ни Иван даже представить себе не могли НАСКОЛЬКО сильно будет впитывать масло лёгкая и пористая сосновая древесина.
— … но не дуб это. Однозначно. Сосна жрёт его как с голодухи. Надо срочно идти в Керчь — Герд торопит… что-то там у него по технологии производства не срастается. Так что…
Мария Сергеевна задумалась.
Когда старшая и любимая супруга размышляла — Иван старался не дышать. Он давно прекрасно понял, что самое ценное в его жене — это мозги, а вовсе не внешний вид.
«Хотя тело у неё конечно… Цыц!»
Королева блондинок наморщила носик и неожиданно выдала.
— Олега не бери.
— Угу. Я и Виталика не возьму. — Ваня понимающе ухмыльнулся. — Их я потом на это дело ПОСТАВЛЮ. Когда сам всё решу.
Маша оглянулась и, наклонившись, жарко задышала мужу на ухо.
— Да. Пусть знают своё место.
Женщина откинулась на топчан, соблазнительно закинув ногу на ногу, и потянулась как кошка.
— Иногда. Понемногу. Ты помнишь…
«Королева!»
— А ну ка, солнышко, пойдём-ка в дом!
Ноздри женщины затрепетали.
— Пойдём…
— Уффф! Маррррия!
— Что?!
— Уффф! Ничего… Танюшу позови, — думать ни о чём не хотелось. Решать вопросы тоже не хотелось. Абсолютно. Всё тело охватила приятная истома. Ваня пересилил себя и открыл глаза. — Танюшу позови. Хочу с вами посоветоваться.
Мария лизнула мужа в нос, завернулась в одеяло и выскочила из спальни.
Вопрос на повестке дня стоял серьёзный. Даже очень серьёзный. Впервые его подняла два месяца назад Маша, подбивая бюджет Севастополя и Юрьева.
Вопрос звучал так.
— Милый, а с чего мы жить будем? С чеканки монет?
Это было очень неожиданно.
Маляренко задумался на целых шестьдесят три дня.
Общественный строй, который нынче царил в западном Крыме, сам Иван охарактеризавал бы так — помесь бульдога с носорогом. То есть военный коммунизм пополам с феодализмом.
Увы. Глубоко в душе Маляренко был демократ.
И коммунизм, и, тем более, феодализм, его не устраивали. Ваня искренне считал, что люди, НОРМАЛЬНЫЕ люди, должны быть свободными и независимыми. Должны сами решать свои проблемы и сами заботиться о себе. Самостоятельно.
Сейчас такого не получалось. Никак.
Все люди, что жили в Севастополе и Юрьево, кроме Олега, Семёныча и Юрки, были зависимы. У них не было ничего. Даже дома, в которых они жили, принадлежали ему, Ивану Маляренко. Даже кровати, на которых они спали, даже ложки, которыми они ели. Всё принадлежало ему.
И это Ванюше не нравилось. Так вечно продолжаться не могло — рано или поздно любая система, основанная на принуждении и зависимости, рухнет. Маляренко был невеликим политологом, но и совсем уж тупым то он тоже не был. Надо было что-то делать. И срочно. Пока народ занят выживанием и его собственные позиции выглядят незыблемо.
Белокурый вихрь влетел в спальню, сбросил с себя одеяло и растянулся на кровати, болтая босыми ногами в воздухе. Следом, вытирая руки о фартук, в комнату вошла Таня и устало упала рядом со старшей.
Маляренко улыбнулся.
«Лиха беда начало!»
Семейный совет прошёл лёжа на кровати, в тёплой, дружественной атмосфере.
— Да. Я с тобой согласна. Эта барщина — чушь полная. И оброк. Феодализм какой-то.
Таня половину не поняла, но согласно кивнула подруге, а Иван почесал репу.
— Думаю, пора приватизацию проводить.
— Чего?
— Всего. Всё, что у нас есть — будем продавать. И только за деньги. Семёнычу — его склад и мастерскую. Юрке — его ферму.
— А Олегу — его армию?
— Ну канешна! Щаззз!
— Всем жителям продадим их дома. Вернее — заставим выкупить. На нормальных условиях. Надо будет — кредит им дадим. Беспроцентный.
— С процентами! Пусть с маленькими, но с процентами!
Главный казначей и бухгалтер Мария Сергеевна была неумолима.
— Продадим всё. Мастерские, дома, орудия труда. Продадим всё, кроме кораблей. Верфь — государственная!
— То есть твоя?
В голосе Маши царил сарказм.
«Ну да… царёк-демократ! Государство — это я!»
Ваня скуксился.
— А что делать? Иначе по миру пойдём.
Женщины подобрались — по миру идти им не хотелось. Тем более с детьми.
— А потом налог введу. Денежный. Никакого натурального обмена. Вот с этого и будем жить. И довольствие дружинникам, и школу Бориса будем с этого оплачивать. Ну и торговлю внешнюю тоже только через нас.
— А если Виталик и Олег…
— Да ради Бога! Налог с торговли, таможенные пошлины и долю малую в предприятии!
Жёны задумчиво переглянулись, а Иван ласково провёл ладонью по их перепутанным волосам.
— Подумайте, как это сделать аккуратно, умно и правильно. Хорошо?
Маша деловито кивнула, а Таня резко села и отвернулась.
— Ты когда уйдёшь?
— Скоро.
— Возьми меня с собой. Я боюсь тебя отпускать одного. Здесь, — женщина положила ладонь Вани на свою грудь, — болит. Пожалуйста!
Маша встревожено посмотрела на подругу.
— Ну что ты, радость моя. Не тревожься. Всё будет хорошо.
Маляренко целовал своих любимых и шептал, шептал, шептал…
Ранним солнечным апрельским утром «Беда» ведомая капитаном Маляренко вышла в свой очередной поход. С Иваном шёл его бессменный моторист Франц и лейтенант Ермолаев или, попросту, Игорёк.
На пирсе, провожая лодку, столпился народ. Хмурый и недовольный Олег. Жутко деловой Семёныч. Шумные женщины и дети. Под ногами беспокойно крутились собаки.
Ваня высунулся из рубки и улыбнулся заплаканным жёнам.
— Я скоро вернусь!
Бимка вдруг сел на задницу, словно маленький человечек, и, впервые на проводах «Беды» горестно завыл.
Глава 2
В которой выясняется что негры — тоже люди, а Иван не успевает удивиться
Абдулло попробовал закопаться ещё глубже, но времени не хватило — за хлипкой стеночкой хижины раздались резкие голоса пришельцев и отчаянный, с хрипом, вопль Маду. Старый сенегалец придавил своим тощим телом Анжелу, зажав ей рот ладонью, и натянул на голову рваную циновку. Эта яма в бывшей хижине мсье Фарика, в которой старый слуга хранил кое-какие продукты, была последним убежищем во всём поселении куда не добрались захватчики. Десяток вооружённых мечами белых солдат согнал в соседнюю хижину всех тех, кто не успел убежать и, оставив нескольких охранников, принялся прочёсывать другие дома. Это было последнее, что успел рассмотреть Абдулло, перед тем как нырнуть в спасительное убежище.
На улице раздались женские крики и плач, и громкий гогот пришельцев. Глаза Анжелы сильно расширились.
«Это же…»
Белые женщины, жившие в посёлке, умоляли пощадить их детей. Временами они перескакивали на ломаный английский, который Анжела, стараниями Фарика, неплохо освоила, и умоляли, умоляли. Наверху громко пролаяли на неизвестном языке, следом сразу раздались жуткие хрипы и нечеловеческий, переходящий в ультразвук вой матерей.
Абдулло крепче прижал ладонь ко рту забившейся в ужасе девушки.
«Молчи, дочка. Только молчи»
Там. На улице. Рядом с их домом чужаки только что убили чёрных детей белых женщин из их посёлка. Старика колотило.
«Как же так можно! Это же дети! Они же совсем маленькие!»
О себе в этот момент старик вообще не думал.
Грубый голос снова подал команду, раздались глухие удары и крики женщин смолкли. Только из соседней хижины доносилось тихое «в-ва-а». Это плакали жители посёлка.
Рука старика плотно закрыла рот и Анжела, захлёбываясь в слезах, начала задыхаться.
— Абду… пусти.
Старик убрал руку и посмотрел своими воспаленными гниющими глазами в чистые глаза Анжелы.
— Всё будет хорошо.
Последнее что успела увидеть бывшая жена мсье Фарика перед тем как потерять сознание — слёзы на морщинистых щеках своего вечно невозмутимого слуги.
Маду, бывший солевар волею чужаков назначенный новым предводителем их поселения, ждал своих белых партнёров ещё прошлой осенью. Как уж он умудрялся понимать этих белых дикарей, один из которых был весь, словно папуас, покрыт татуировками, один Аллах ведает! Абдулло, принявший на себя обязанности смотрителя дома мсье, пока тот был в отъезде, глядел как Маду объясняется на пальцах с татуированным и удивлялся. Надо же! Простой нигерский солевар — а такой сообразительный. Ну и ладно. Зато какая прибыль!
